четверг, 01 марта 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Я хотела бы встретить его года три-четыре назад,
Что бы в самом начале исправить, что есть сейчас,
Чтоб уснуть слишком рано, а завтра открыть глаза
В тот момент, когда вы оба есть, но еще нет ВАС.
Отмотать бы на три жалких года свою судьбу,
Что бы только иметь возможность вас опередить,
И хотя я сама на все эти «бы» нанесла табу
О том, что нельзя исправить, еще сложнее забыть.
Возвратиться назад на три года, или хотя бы два
С парой месяцев или часов, только б способной быть
Все рожденные чувства, улыбки и сказанные слова,
Все, что есть между вами сейчас, лишь бы предотвратить.
Пролететь бы сквозь место и время, коварной судьбе назло,
И попасть в его жизнь до того, как там оказалась ты
Но у жизни другие планы, раз ничто нас с ним не свело,
Ну а то, что у нас с ним было – только тени моей мечты.
Даже если однажды узнаешь, пережить должна эту весть.
Ты же любишь его, как и прежде, а значит, сможешь простить.
Ну а я оставляю его тебе, как он был твоим, так и есть,
После всей его нежности рук и фраз, я должна его отпустить.
Что бы в самом начале исправить, что есть сейчас,
Чтоб уснуть слишком рано, а завтра открыть глаза
В тот момент, когда вы оба есть, но еще нет ВАС.
Отмотать бы на три жалких года свою судьбу,
Что бы только иметь возможность вас опередить,
И хотя я сама на все эти «бы» нанесла табу
О том, что нельзя исправить, еще сложнее забыть.
Возвратиться назад на три года, или хотя бы два
С парой месяцев или часов, только б способной быть
Все рожденные чувства, улыбки и сказанные слова,
Все, что есть между вами сейчас, лишь бы предотвратить.
Пролететь бы сквозь место и время, коварной судьбе назло,
И попасть в его жизнь до того, как там оказалась ты
Но у жизни другие планы, раз ничто нас с ним не свело,
Ну а то, что у нас с ним было – только тени моей мечты.
Даже если однажды узнаешь, пережить должна эту весть.
Ты же любишь его, как и прежде, а значит, сможешь простить.
Ну а я оставляю его тебе, как он был твоим, так и есть,
После всей его нежности рук и фраз, я должна его отпустить.
13 октября 2011
P.S. Посвящается Е.Г. и М.Э.
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Пусть подскажет мне Господи, Мерлин, кто там еще,
Что мне делать теперь, когда вновь у нуля отсчет,
Когда днями меня наполняет, потом же из глаз течет,
То, что долгое время грело, но теперь даже не печет,
А лишь каменной насыпью ровно мешает дышать,
Не дает улыбаться как надо, и ночью спокойно спать,
И хотя по утрам я в норме, стоит вечером лечь в кровать,
И как не было просто все днем, начинает меня накрывать
То, что прячу от всех целый день, ну а главное – от себя,
Соглашаясь со всем, что мне мама твердит, и твердят друзья,
С каждой правдой и истиной, что наизусть знает даже дитя,
Но горит все пламенем синим, стоит только увидеть тебя.
И так больно не знать твоих мыслей, не ведать твоих проблем,
С удивительной стойкостью делать вид, что нет перемен,
Привыкать, что я тебе больше никто, и тебя нет со мной совсем,
И тихонько без слов наблюдать, украдкой считать всех моих замен,
Если можно конечно назвать заменой всех тех, что пришли за мной,
Если все мы, по сути, и я в том числе, лишь замены ЕЕ одной…
Что мне делать теперь, когда вновь у нуля отсчет,
Когда днями меня наполняет, потом же из глаз течет,
То, что долгое время грело, но теперь даже не печет,
А лишь каменной насыпью ровно мешает дышать,
Не дает улыбаться как надо, и ночью спокойно спать,
И хотя по утрам я в норме, стоит вечером лечь в кровать,
И как не было просто все днем, начинает меня накрывать
То, что прячу от всех целый день, ну а главное – от себя,
Соглашаясь со всем, что мне мама твердит, и твердят друзья,
С каждой правдой и истиной, что наизусть знает даже дитя,
Но горит все пламенем синим, стоит только увидеть тебя.
И так больно не знать твоих мыслей, не ведать твоих проблем,
С удивительной стойкостью делать вид, что нет перемен,
Привыкать, что я тебе больше никто, и тебя нет со мной совсем,
И тихонько без слов наблюдать, украдкой считать всех моих замен,
Если можно конечно назвать заменой всех тех, что пришли за мной,
Если все мы, по сути, и я в том числе, лишь замены ЕЕ одной…
13 октября 2011
P.S. Посвящается Е.Г.
[Господи, дай мне сил…]
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Ах, Божья мать,
Ты, которая не любила,
Как ты сможешь меня понять? (с)
Ты, которая не любила,
Как ты сможешь меня понять? (с)
- Мне так тебя жаль, - сказала Монашка стоявшей напротив Грешнице.
Грешница, до этого смотрящая в пол, вдруг подняла глаза и посмотрела на такое простое и светлое лицо еще молодой девушки, которая совсем недавно стала Монахиней. Их называли Невестами Иисуса, нареченными сыну Господа. О их священной миссии говорили с замиранием сердца, с восторгом и восхищением. Каждая светская женщина говорила, что это самое почетное звание, что им нужно гордиться. Каждая сетовала на то, что была не достойна подобного, что очень хотела бы, но Иисус не избрал ее своей невестой. Но какие же это были пустые слова! Мало кто хотел запереть себя в стенах монастыря и тратить жизнь на молитвы о других людях. Ведь если подумать, что было у этих тихих девушек, так легко и смиренно отдавших себя во власть Господа? Да, бесспорно, у них была их безграничная вера, была благодать Господня, что наверняка открывало для них ворота Рая, и...?
Грешница смотрела на эту девушку, которая была ее ровесницей. Она ее знала, потому что когда-то эта Монахиня жила на соседней улице, они даже играли когда были детьми. Но в тот момент, когда жизнь Грешницы только началась и заискрилась яркими красками, жизнь Монахини, хоть она и того не знала, подошла к закату. Потому что большинство из девушек оказывались в монастыре в раннем возрасте, они еще так много не успели попробовать. Собственно на это и был расчет, что они не тронутые Сатаной невинные создания, которых был готов защищать сам Господь. Вот только они не знали греха, а ведь Иисус говорил, что охотнее примет раскаявшихся, нежели не грешивших. И наверное, большинство из этих Невест, подвергшись искушениям настоящего мира, уже никогда бы не перешагнули порога своего монастыря. Но откуда им было это знать? Они были так подобны Пресвятой Деве Марии, зачавшей без греха, но и без любви. Да и откуда было взяться любви в жизни этих несчастных существ, если ее нет в вере? Если Господь никогда не любил мать своего сына, если сам Иисус был рожден без любви, откуда им было знать о ней?
Грешнице было безумно жаль Монашку, которая так много знала о возвышенном, но ровным счетом ничего не знала о земном. Ей было жаль ее не просто как человека, а именно как женщину. Женщину, которая никогда не узнает, что такое прикосновение любимых губ, что такое не спать по ночам от волнения и страха за него, трепета его прикосновений, никогда не узнает физической любви, никогда не узнает, что чувствует женщина, глядя на свое дитя, так похожее на ее любовь. Но какая же она тогда женщина? Святая, нареченная сыну Божьему… Сыну, который не прижмет ее к груди, который не станет ей страстно шептать о любви, который вообще не знает, что такое любовь. Он может все, но так ли все это важно?
- Матушка… - Грешница запнулась. Так странно называть матерью ту, что годится в сестры. – Можно спросить?
- Говори, дитя… - девушка в черном одеянии так простодушно улыбнулась, что в ее святости не осталось сомнения.
- Почему Пресвятая Дева Мария рожала так же, как простая грешница, если зачала без греха?
Монахиня удивилась. Ей самой в голову никогда не приходили подобные вопросы, собственно они были натасканы на отсутствие подобных мыслей.
- Быть может, чтобы Богородица не захотела повторить, но уже согрешив? – Монахиня спрашивала, а не отвечала.
- Но почему это грех? Ведь сам Господь сделал так, что мы не способны размножаться иначе! – Грешница улыбнулась.
Монахиня побледнела, но не смогла ничего ответить.
- Мне жаль тебя.
Грешница смотрела девушке в глаза и понимала, что она сама была гораздо счастливее этой несчастной, которая даже не может осознать всю безвыходность своего положения.
- Господь хотел огородить Марию от любви. Не от той, которой любят детей, матерей и друзей. А от той, единственно верной, единственно разрушающей так же, как и возвышающей. От любви, которую сам назвал грешной. Потому что вера – это еще не все. Иногда любовь сильнее веры…
Монашка видела жалость в глазах Грешницы. Она не могла понять, почему эта потрепанная жизнью девушка жалеет ее, Возлюбленную Иисуса. Да, она не знала иной любви, чем любовь к Богу, но и муки она не знала. Хотя иногда, по вечерам, ей было так тоскливо, что молитвы не помогали, а Господь молчал.
Монахинь учат жалеть и прощать. Но сейчас, глядя в глаза этой Грешницы, Монахине впервые в жизни стало очень сильно жаль себя…
12 июля 2011
вторник, 28 февраля 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Мальвина сбежала на поиски лучшей жизни,
Сбежала от кукол в мечте покорить Бродвей,
Во снах посылала открытки своей отчизне,
Старалась не думать о тех, кто скучал по ней.
Мальвина бежала в Америку сквозь континенты,
И там, где встречалась, ее будут помнить всегда,
Она оставляла на память атласные синие ленты,
Надеясь по ним, как по крошкам, вернуться туда.
Но все позабыто, Нью-Йорк ослепляет огнями,
Остались те ленты навечно в чужих берегах,
Здесь плыли в Россию в погоне за соболями,
Мальвина сбежала оттуда на всех парусах.
Мальвина мечтала найти свое место в мире,
Ходила в театры, встречала нужных людей,
Ее даже ждали на каждом приличном пире,
Желая послушать с десяток свежих идей.
Она поселилась в сердце квартала театров
И по утрам выходила гулять на Таймс-сквер,
Ночью спешила домой мимо уличных бардов,
Чье отсутствие денег скрывал избыток манер.
Мальвина пела на сцене в свете софитов,
Любила фиалки, к себе приглашала гостей,
Учила соседскую девочку счету и алфавиту,
Порой не могла уснуть от Нью-Йоркских огней.
Мальвина ужасно скучала по Артемону,
Но он не прислал ей ни разу в ответ письма,
Дошли слухи, что ушел он служить ОМОНу,
Или, после ее побега, его поглотил туман.
Остальные же куклы забыли о ней наверно,
Она в Рождество выводила: «С любовью друзьям»,
Лишь только Пьеро ей навеки остался верным,
Но он не решился на вызов себе и морям.
Мальвина о нем никогда даже не вспоминала.
Она по утрам одевалась, вставляла в кудри перо,
Она оставила много, но так и нашла не мало,
Просто Мальвина, увы, не любила Пьеро.
Сбежала от кукол в мечте покорить Бродвей,
Во снах посылала открытки своей отчизне,
Старалась не думать о тех, кто скучал по ней.
Мальвина бежала в Америку сквозь континенты,
И там, где встречалась, ее будут помнить всегда,
Она оставляла на память атласные синие ленты,
Надеясь по ним, как по крошкам, вернуться туда.
Но все позабыто, Нью-Йорк ослепляет огнями,
Остались те ленты навечно в чужих берегах,
Здесь плыли в Россию в погоне за соболями,
Мальвина сбежала оттуда на всех парусах.
Мальвина мечтала найти свое место в мире,
Ходила в театры, встречала нужных людей,
Ее даже ждали на каждом приличном пире,
Желая послушать с десяток свежих идей.
Она поселилась в сердце квартала театров
И по утрам выходила гулять на Таймс-сквер,
Ночью спешила домой мимо уличных бардов,
Чье отсутствие денег скрывал избыток манер.
Мальвина пела на сцене в свете софитов,
Любила фиалки, к себе приглашала гостей,
Учила соседскую девочку счету и алфавиту,
Порой не могла уснуть от Нью-Йоркских огней.
Мальвина ужасно скучала по Артемону,
Но он не прислал ей ни разу в ответ письма,
Дошли слухи, что ушел он служить ОМОНу,
Или, после ее побега, его поглотил туман.
Остальные же куклы забыли о ней наверно,
Она в Рождество выводила: «С любовью друзьям»,
Лишь только Пьеро ей навеки остался верным,
Но он не решился на вызов себе и морям.
Мальвина о нем никогда даже не вспоминала.
Она по утрам одевалась, вставляла в кудри перо,
Она оставила много, но так и нашла не мало,
Просто Мальвина, увы, не любила Пьеро.
6 января 2011
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Выходи же на сцену, тебе рукоплещет толпа,
Она требует зрелищ, рассказов и, в общем-то, боли,
В свете этих огней ты уже не похож на шута,
И в награду от зрителей хочешь не смеха, а крови.
Но пора начинать представленье, ведь ты не палач,
Твой удел развлекать, а не кровь проливать понапрасну,
И в часы, когда рвется из горла предательский плачь,
Смейся так, Арлекин, чтобы вечное солнце погасло!
И пляши, Арлекин, если ноги погрязли в огне,
Если сил не осталось, смелей поднимайся на сцену,
Но про то ты молчи, что тебе повидалось во сне,
Потому что за душу дают наименьшую цену.
И тряси бубенцами сердечным волнениям в такт,
Закрывая глаза, когда в них отражение страха,
И играй свою роль, приближая блаженный Антракт,
Что расправу сулит разорителям внешнего мрака.
Смейся, чертов паяц, лицемерь из последних сил,
Веселись, Арлекин, сыпь селитру в огонь под ногами,
Только смейся, как, помнишь, однажды просил,
Тот, кто душу потратил, смешив их своими слезами.
Она требует зрелищ, рассказов и, в общем-то, боли,
В свете этих огней ты уже не похож на шута,
И в награду от зрителей хочешь не смеха, а крови.
Но пора начинать представленье, ведь ты не палач,
Твой удел развлекать, а не кровь проливать понапрасну,
И в часы, когда рвется из горла предательский плачь,
Смейся так, Арлекин, чтобы вечное солнце погасло!
И пляши, Арлекин, если ноги погрязли в огне,
Если сил не осталось, смелей поднимайся на сцену,
Но про то ты молчи, что тебе повидалось во сне,
Потому что за душу дают наименьшую цену.
И тряси бубенцами сердечным волнениям в такт,
Закрывая глаза, когда в них отражение страха,
И играй свою роль, приближая блаженный Антракт,
Что расправу сулит разорителям внешнего мрака.
Смейся, чертов паяц, лицемерь из последних сил,
Веселись, Арлекин, сыпь селитру в огонь под ногами,
Только смейся, как, помнишь, однажды просил,
Тот, кто душу потратил, смешив их своими слезами.
5 января 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Бывают такие секунды,
когда всё решают минуты
и длится это часами(с)
когда всё решают минуты
и длится это часами(с)
- Как вы умерли? – с любопытством спросила девушка, глядя мне прямо в глаза.
- У меня остановилось сердце, - я отвернулась и посмотрела на облака.
Остановка сердца. Термин, звучащий так ясно и понятно, что мне казалось, будто он совершенно не подходит к моей ситуации. Но так значится в моей медицинской карте, так значится в картотеке этого мира. Но я умерла не от банального инфаркта, это была лишь реакция организма. Я умерла от горя.
- Но вы такая молодая, - девушка недоуменно осмотрела меня, словно в поисках подвоха. – Разве так бывает?
- Бывает. – Я даже не обернулась к ней, но кожей чувствовала ее взгляд. – У меня с детства было слабое сердце. Мне нельзя было волноваться. Но от этого же никто не застрахован.
- Пусть так, - в глазах девушки промелькнуло любопытство. – Но что же могло вызвать у вас волнение такой силы?
Я повернула к ней голову. Мне так хотелось, чтобы в моих глазах она прочитала правду. Прочитала и больше не захотела спрашивать. Но здесь все было каким-то прозрачным, мутным. Даже чувства. Вряд ли в моих глазах была хоть маленькая часть того, что я пережила. А точнее не пережила.
- Я была беременна. Я очень боялась, потому что всегда была очень восприимчивой к всевозможным вирусам. Боялась заболеть и убить своего ребенка, поэтому сразу же легла в клинику, в надежде, что там будет меньше вероятности заболеть. Так и получилось, я без осложнений родила совершенно здорового ребенка.
Я улыбнулась, вспоминая, какой счастливой я тогда была. И как не долго…
- Но в больнице началась эпидемия. Неизвестный вирус вызывал простуду и легкое недомогание. И убивал младенцев. Врачи ничего не могли сделать, они не знали причину и боялись действовать вслепую. Мне было страшно. Я сразу же поймала этот вирус, одна из самых первых. Мой малыш тоже не смог защититься. Он медленно угасал на моих глазах, а все что могла я – это заламывать руки и молить бога о помощи. Мой мальчик умирал, а мне даже нельзя было к нему прикасаться. Только смотреть сквозь стекло стерильной комнаты, в которой моему ребенку втыкали всевозможные шнуры и аппараты. Это было невыносимо. И страшно. А потом у малыша случился приступ. Я смотрела сквозь стекло, как врачи склонились над его крошечным телом и пытались заставить его дышать. А я стояла и смотрела, смотрела. И одними губами умоляла его дышать, ради меня. А потом закрыли шторы, а меня увели. Болезнь и волнения сломили меня, я не могла стоять. Меня усадили в кресло. Все, что оставалось – это ждать, и надеяться. Это длилось не больше часа, но мне казалось, что время замерло. А потом пришли они. Врачи. В их глазах я прочитала приговор. Приговор своему ребенку, и, как выяснилось через минуту, себе. Моего мальчика больше не было в живых. Тогда мое сердце затопило болью. Сначала я думала, что душевной, но я потеряла сознание и больше не очнулась. Я умерла от боли и горя, а после этого остановилось сердце.
Девушка смотрела на меня с чувствами, отдаленно напоминающими ужас и сочувствие. Да и сама я сейчас ощущала лишь призрачную часть той боли, которую испытывала в момент смерти. Таким темным эмоциям здесь не было места.
- Идемте со мной, - девушка встала и потянула меня за руку через сад к какому-то белому зданию, напоминающему больницу. – Это пункт приема.
Я знала это место, я сама появилась именно здесь. Но она повела меня в дальнюю комнату. Там было много света и тысячи кроваток. Я поняла, что означало это место – пункт приема – и надежда, умершая вместе со мной, вновь воскресла в моей душе. И я была готова осмотреть всех детей этого мира, если был хоть маленький шанс того, что здесь есть мой ребенок. Но навстречу нам вышла какая-то женщина, у нее словно не было черт лица, только свет и улыбка. Она взяла меня за руку и подвела к одной из кроваток. Мой ребенок смотрел на меня глазами, которые я боялась больше никогда не увидеть.
2 октября 2010
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
я ощущаю
спазмы в грудной клетке
там, где однажды сломалось
и, видно,
не так срослось (с)
спазмы в грудной клетке
там, где однажды сломалось
и, видно,
не так срослось (с)
В дверь постучали, и мужчина поспешно спрятал фото в ящик стола. Ловким движением он повернул ключ, запирая этот ящик.
- Войдите.
Дверь приоткрылась и из-за нее выглянула светловолосая головка девочки.
- Пап, можно?
Мужчина улыбнулся и протянул руки к своему ребенку. Девочка расплылась в точно такой же улыбке и вспорхнула на колени отцу. Она обняла его за шею и заглянула в глаза.
- Пап, расскажи, а как ты познакомился с мамой?
Мужчина потрепал девочку по светлым волосам и посмотрел в окно. С самого утра шел дождь, и его капли тарабанили по стеклу.
- Когда впервые пришел в университет я сразу же влюбился в девушку потрясающей красоты. У нее были светлые волосы и ямочки на щеках…
Девочка улыбнулась и провела маленькими ручками по своим щекам, на которых были ясно видны небольшие ямочки.
- Я не знаю… как-то упустил момент, когда она стала для меня всем, самой жизнью. Словно кто-то нажал на кнопку, и она включилась в моем сердце, словно лампочка. Она оттуда освещала мою жизнь подобно ангельскому свету. Я любил ее. И что самое прекрасное, она тоже меня полюбила. Мы были так счастливы вместе даже не смотря на те вечные ссоры, что вспыхивали между нам из-за глупостей ежедневно. Нет, мы не боялись их, не боялись, что не подходим друг другу. Мы подходили. Подходили так идеально, что сложно было поверить. Мы понимали друг друга с полу слова. Но это не мешало нам без конца ссорится из-за всяких мелочей. Она слишком много требовала, я был слишком гордый. Вот и все. Но на третьем курсе ее пригласили на обучение в Европу. Она мечтала об этом и поэтому сразу согласилась. Я был несказанно рад за нее, но меня задело то, что она не посоветовалась и ясно дала понять, что уедет не смотря на мое мнение. А моя глупая гордость… Она уехала, и мне было так плохо без нее. Она звонила и говорила, что все так же любит и хочет быть рядом со мной. Звала меня к себе. Но я же гордый. Я не поехал. Мне тогда казалось, что таких как она будет много в моей жизни. Господи, как я ошибался. Но когда я понял, что потерял ее… Я и сейчас считаю, что это было самое тяжелое время в моей жизни. Я начал искать ее в других женщинах. По частям. У одной были волосы такого же цвета, у другой глаза, третья так же смеялась, а четвертая так же требовала внимания. Но одной черты мне было так мало… И лишь однажды я встретил девушку с точно таким же взглядом и ямочками на щеках. Больше у них ничего не было общего, но я был готов довольствоваться и этим. Она полюбила меня и дала все то, что я хотел, но не с ней. Вот так я и встретил твою маму и живу с ней до сегодняшних дней…
Мужчина словно очнулся от воспоминаний и понял, что он только что рассказал своей дочери. Но девочка сладко спала на его плече. Она не слышала и большей части этой истории. Она осталась тайной в сердце мужчины, нерассказанной тайной. Не выплеснутой болью, эхом разбивалась о стенки души.
Мужчина отнес девочку в ее комнату и вернулся в кабинет. Из закрытого ящика он достал старую фотографию. На ней был он вместе с красивой девушкой с нежным взглядом и ямочками на щеках. Девушка, разлетевшаяся мозаикой по его жизни. Мозаикой, с навсегда потерянными частями.
23 сентября 2010
вторник, 14 февраля 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Мое сердце бьется вместе с твоим...
Оно слышит его трепетанье...
И хоть ты никогда не будешь моим...
я навсегда запомню твое дыхание…(с)
Оно слышит его трепетанье...
И хоть ты никогда не будешь моим...
я навсегда запомню твое дыхание…(с)
Я провела в том старинном имении всего неделю своей жизни, неделю своей юности. Всего неделю, но ее я запомнила навсегда. Я помню так ясно, так ярко предстают воспоминания, словно все происходило лишь мгновение назад.
На протяжении тех семи ночей мне снился один и тот же сон. Он был так похож на реальность, что я в него поверила. Я знаю, что этот сон так же реален, как и вся моя жизнь после. Или же я до сих пор сплю.
В том сне я просыпалась в комнате, освещенной одной единственной свечой. Эта свеча отбрасывала замысловатые тени на стены, погружая все вокруг в мир грез и тайн. И в самой глубокой тени этого мира стоял человек. Его силуэт и манил и пугал одновременно, а лицо было скрыто в тени. Но его голос…
Он каждую ночь пел мне на незнакомом языке. Пел так, как неспособен ни один талантливейший певец. Его голос завораживал, заставлял трепетать все струны моей души, которой хотелось петь с ним в унисон. Я забывала дышать, словно боялась, что мое дыхание может заглушить эти неподражаемые звуки. И так нежна, так упоительна была эта песнь, такой отчаянной мольбой она звучала, что мне хотелось понять, узнать, прочувствовать о чем просит меня этот странный, и словно такой родной человек.
Весь его облик притягивал меня. Но стоило мне лишь помыслить о том, чтобы приблизиться к нему, как в открытое окно врывался ветерок, и свеча тухла. Его силуэт исчезал так же внезапно, как и появлялся, и только мелодия его голоса чарующим эхом отдавалась внутри меня. Это повторялось каждую ночь, каждую ночь, стоило желанию оказаться рядом с ним вспыхнуть в моем сердце, свеча гасла, а он исчезал.
А мне так хотелось увидеть его лицо, прикоснуться к нему. Но все что я могла – это лишь прикасаться душой, которая летела навстречу его голосу, переплетаясь с музыкой его сердца.
Но мне была отведена лишь неделя. Как ни хотелось мне остаться, я должна была покинуть этот замок. Я знала, что не услышу его голос вновь. Знала и боялась этого больше всего в жизни.
И в последнюю ночь он вышел из тени. Свет свечи осветил его лицо, и я увидела эти глаза. Только человек с такими глазами мог так петь. Тогда я поняла этот так ясно, словно иначе и быть не могло. В глазах того человека я увидела боль и горечь всей земли. Такой тоски не бывает у тех, кто живет в этом мире. Эту синеву отчаяния я запомнила навсегда.
В ту ночь он позволил мне приблизиться к нему. Он стоял так близко, что даже в царящем полумраке я могла пересчитать его ресницы. Он протянул руку, но так и не коснулся моей щеки. Его рука словно в испуге сначала замерла в сантиметре от нее, а потом и вовсе опустилась. Но я так желала почувствовать тепло его кожи, что сама, ничего не страшась, протянула руку к его щеке. И в этот момент свеча вновь погасла, а я погрузилась в тьму. Мои руки поймали лишь пустоту.
Я не знаю, кем был тот гость. Он больше никогда не приходил ко мне, но я до сих пор каждую ночь оставляю открытым окно, в надежде, что он, мой призрак, покинет свой замок и снова споет мне свою чарующую песнь.
20 сентября 2010
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Информация неверна;
показания лживы.
Он писал мне "умру без тебя",
но мы оба остались живы... ©
показания лживы.
Он писал мне "умру без тебя",
но мы оба остались живы... ©
Я шла по улице и думала о учёбе, когда вдруг увидела фотосессию очередной пятничной свадьбы. Со спины жених показался мне очень знакомым, и я остановилась немного поодаль.
Когда-то я очень хотела замуж. В этом не было ничего удивительного: я была слишком юной, а он был моей первой «настоящей» любовью. Я тогда думала, что мы поженимся и у нас будет много детей, похожих на него. Мы с ним говорили друг другу, что будем любить вечно, что никогда не расстанемся. Мы тогда вообще много глупостей совершали, словами бросались, казались себе то самыми счастливыми, то самыми несчастными. Тогда казалось, что мы все знаем, все можем. Мы столько непростительного тогда совершали. Кричали, что умрем друг без друга и после каждой ссоры обещали покончить жизнь суицидом. Какими же мы глупыми были…
Я помню, как говорила, что без него моя жизнь ничего не стоит. Помню, как он клялся, что я для него как воздух.
Но почему-то, когда он ушел, я осталась жить. А он не перестал дышать тогда. Хотя мое горе, помню, казалось мне вечным, казалось, спасения не будет.
Но я здесь. Я спаслась. А та «вечная любовь» навсегда осталась в юности. И я не жалею ни ее, ни о ней.
Жених обернулся. Такие знакомые и родные когда-то глаза смотрели на меня с удивлением и смущением. Он тоже помнил. И тоже не жалел.
Я улыбнулась и кивнула. Пусть он будет счастлив. Просто счастлив без этих глупых «умру без тебя».
5 сентября 2010
вторник, 24 января 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
История не повторяется.
Она лишь сама пытается исправить свои ошибки.
(с)Сфинкс
Она лишь сама пытается исправить свои ошибки.
(с)Сфинкс
- Ели бы ты только знал, как я тебя люблю…
Сара подняла голову и посмотрела в его агатовые глаза. Ее всегда удивляла эта часть его внешности. Том был таким, каким принято представлять себе принца, белокурого и голубоглазого принца на белом коне. Но глаза его хоть и были цвета неба, вот только ночного.
- Я знаю…
Том не отвел взгляд, хотя эти чувства, что плескались сейчас в аквамарине ее глаз, обжигали его. Там была такая боль, которая, казалось бы, не оставляет после себя ничего. И Том сжимал кулаки до белизны костяшек пальцев и изо всех сил старался не отвернуться. Ему тоже было больно. Но если со своей болью он мог справиться, то ее грозилась его затопить.
Сара изо всех сил старалась не заплакать. И дело было не в том, что она не хотела показывать ему свою слабость, просто она знала, что если даст свободу тем жутким рыданиям, что бушуют у нее внутри, то они сломают ее.
Тома трясло. Он буквально физически ощущал, как ломается под ними мост, соединяющий их жизни. Еще немного, и они полетят в пропасть.
Том протянул руку в легко объяснимом, разрушительном порыве прикоснуться к нежной коже ее лица. Но его ладонь замерла в нескольких дюймах от него.
Легче не будет, только хуже.
Он впервые за это лето смотрел в ее глаза и не понимал, не мог прочитать то, что было в них написано. Боль, боль, боль… и мольба о чем-то.
Он не мог заставить себя отдернуть руку, но и коснуться ее он больше не имел права.
Сара подняла руку в белой перчатке и, сжав его ладонь, сама прильнула к ней лицом. Потому что в тепле его рук она нуждалась как в воздухе, нуждалась все это лето, и будет нуждаться всю оставшуюся жизнь. И она благодарила Господа за то, что он позволил ей еще один раз почувствовать ладонь Тома на своем лице
Легче не будет в любом случае. Так же как в любом случае будет хуже.
Том притянул ее к себе и сжал в объятиях. Он вдыхал запах ее волос, стараясь навсегда запомнить его, стараясь, чтобы он затопил его сердце. Он так боялся забыть ее глаза, но еще сильнее боялся вскоре и не вспомнить этот карамельный аромат ее волос.
Сара судорожно прижимала его к себе и целовала его губы, боясь забыть его вкус, боясь забыть этот маленький шрам на его левой щеке, боясь забыть хоть одну черточку его лица.
Вдали раздался топот лошадей и крик кучера.
Том поцеловал ее в последний раз и сделал шаг назад. Еще минуту они смотрели друг на друга, стараясь запомнить как можно лучше. Чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь.
Карета затормозила рядом с ними.
- Прощай, Сара… - прошептал Том и залез в карету.
Том смотрел на Сару сквозь грязное стекло до тех пор, пока карета не свернула. Он откинулся на черную спинку и закрыл глаза. Холодная соль лилась по его щекам, а он лишь прислушивался к треску, с которым пламя выжигало его сердце. Он знал, что боль пройдет, когда оно, этот несчастный кровоточащий комочек, превратиться в пепел, но не знал, сможет ли он этого дождаться.
- Прощай, Том… - произнесла Сара одними губами.
Она смотрела, как карета удаляется от нее, и хотела броситься следом, но сердце, камнем ухнувшее вниз, якорем пригвоздило ее к месту.
Еще пол минуты и карета исчезнет за поворотом, и все будет кончено навсегда. Сара закрыла себе рот рукой, чтобы не закричать.
Карета исчезла. Сара опустилась на землю, понимая, что все эта правда. Что только что эта карета навсегда увезла от нее ее Тома. Что он больше никогда не коснется ее лица. Что она больше никогда не увидит его агатовые глаза.
Не будет больше этой неземной любви. Не будет самого счастливого в мире брака, о котором они так мечтали. Не будет детей, похожих на них как две капли воды. И жизни тоже больше не будет.
Сара обняла себя за плечи, чувствуя, как ломается изнутри, и… заплакала.
***
- …Эти двое были созданы друг для друга. Ее рассудительность разбавляла его несдержанность. А его пылкость перемешивалась с ее сдержанностью, даря миру самые совершенные чувства, которые только можно было представить. Вот только их браку, который бы воспевал столь идеальное проявление счастливой супружеской жизни, было не суждено сбыться…
Сара закончила рассказ и задумчиво погладила светловолосую девочку по голове, которая сидела у нее на коленях и держала за руку ее сына. Дети, сидящие вокруг, задумчиво молчали, переваривая этот не понятный для них, но захватывающий рассказ.
Сара всего пару дней назад устроилась работать учителем младших классов в школе своего сына Тома. А девочка, сидящая у нее на коленях, стала ее любимой ученицей. И дело тут было вовсе не в ее замечательных отметках. По правде говоря, Сара и сама не знала, почему за эти пару дней так сильно полюбила эту девочку. Может быть дело было в теплых отношениях между ней и Томом, или в агатовом цвете ее глаз и золоте кудрей, или в том, что девочку тоже звали Сарой…
В коридоре раздались шаги, Сара обернулась именно в тот момент, когда белокурый мужчина остановился в дверях.
Словно призрак из прошлого, Том стоял и смотрел на нее. И она была готова поклясться, что у нее самой сейчас точно такой же взгляд. Что она сейчас смотрит на него с таким же неверием, тоской и всепоглощающим счастьем, не отделимым от этой тянущей боли.
- Том?
- Сара…
Они смотрели друг на друга, словно и не было этих пятнадцати лет, словно они были такие же, как тогда. Словно еще вчера Он целовал ее губы, а Она вплетала травинки в его волосы. Словно еще вчера Она прыгала в цветущий пруд, чтобы он вытаскивал ее с нравоучениями. Они словно опять стали теми счастливыми подростками, у которых впереди была вся жизнь. Но время не стоит на месте.
- Папа!
Белокурая Сара вспорхнула с колен учительницы, словно бабочка, и поспешила к мужчине. Он взял ее на руки и с нежностью провел кончиками пальцев по ее щеке.
- Папа, а Мисс Сара рассказывала нам истории…
- Вот как… ну иди, одевайся, милая.
Сара не в силах была смотреть на него, но чувствовала его взгляд на своем лице.
- Мама, а когда мы пойдем домой?
Женщина судорожно вздохнула, когда нежная рука сына цепкой хваткой вырвала ее сопротивляющуюся душу из столь милых сердцу воспоминаний.
- Позже, Том…
Мужчина вздрогнул и посмотрел на темноволосого мальчика с глазами цвета аквамарина. Том смотрел на него и понимал, что жизнь сделала виток, когда они с Сарой, покалеченные судьбой, дали своим детям имена друг друга.
Пришла маленькая Сара и они, попрощавшись, пошли в коридор. Том остановился в дверях и обернулся.
- Сара… Неужели история повторяется?
Женщина улыбнулась грустной улыбкой и посмотрела в такие родные черные глаза.
- Нет, Том… История не повторяется. Она лишь сама пытается исправить свои ошибки.
1 марта 2010
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Лори живет в уютном веселом городе,
Который там, за лесами, в привычном холоде.
Она просыпается рано в своей космической комнате,
Идет на учебу, болтает, выслушивает о голоде,
В ушах у нее брильянты, а шея в золоте.
Лори живет в мечтах, видит сны о чуде,
Она всегда весела, хотя подвластна простуде,
По вечерам грустит, днем же рада каждой минуте,
Она любит книги потолще, писателем будет,
И очень застенчива, если выходит в люди.
Лори не любит кефир, холодец и сало,
Коробка конфет – это дело, вот только мало.
Она насекомых боится, особенно тех, что имеют жало,
От темноты в страхе прячется под одеяло,
Поэтому раньше ложилась, когда светало.
Лори уже большая, а все равно как ребенок,
Наивно верит в добро и сказки еще с пеленок,
Она как и все другие, но отлична от многих девчонок,
Невозможно забавная и потерянная спросонок,
И о ней, наверное, грезит каждый подонок.
Лори трусиха, но верит в любовь и дружбу,
Она за своих друзей разобьет лицо если нужно,
Всегда чувства пытается скрыть, но они лезут наружу,
Любит зиму за синее небо и снег, когда вьюжно,
К пианино и пению с детства неравнодушна.
Лори честна не всегда, ненавидит себя за враньё,
У нее на лице улыбка, а в рукаве всегда остриё,
Она ужасная плакса, хоть и терпеть не может свое нытьё,
Никогда не возьмет чужого, только если оно ни чьё,
Но Лори опять полюбила. Того, кто не любит её.
Который там, за лесами, в привычном холоде.
Она просыпается рано в своей космической комнате,
Идет на учебу, болтает, выслушивает о голоде,
В ушах у нее брильянты, а шея в золоте.
Лори живет в мечтах, видит сны о чуде,
Она всегда весела, хотя подвластна простуде,
По вечерам грустит, днем же рада каждой минуте,
Она любит книги потолще, писателем будет,
И очень застенчива, если выходит в люди.
Лори не любит кефир, холодец и сало,
Коробка конфет – это дело, вот только мало.
Она насекомых боится, особенно тех, что имеют жало,
От темноты в страхе прячется под одеяло,
Поэтому раньше ложилась, когда светало.
Лори уже большая, а все равно как ребенок,
Наивно верит в добро и сказки еще с пеленок,
Она как и все другие, но отлична от многих девчонок,
Невозможно забавная и потерянная спросонок,
И о ней, наверное, грезит каждый подонок.
Лори трусиха, но верит в любовь и дружбу,
Она за своих друзей разобьет лицо если нужно,
Всегда чувства пытается скрыть, но они лезут наружу,
Любит зиму за синее небо и снег, когда вьюжно,
К пианино и пению с детства неравнодушна.
Лори честна не всегда, ненавидит себя за враньё,
У нее на лице улыбка, а в рукаве всегда остриё,
Она ужасная плакса, хоть и терпеть не может свое нытьё,
Никогда не возьмет чужого, только если оно ни чьё,
Но Лори опять полюбила. Того, кто не любит её.
8 сентября 2011
P.S. Посвящается мне.
Лори смеется взахлеб и плачет всегда навзрыд.
Она находит монетки и клад, что давно зарыт,
Она безумно боится терять тех, кем дорожит,
И тайна ее глубоко за душевною стенкой лежит.
А тайна то в том, что живет в этом мире Лу,
Она стала старше и совсем не терпит игру,
Когда Лори в слезах и сомненьях сидит на полу
Из двух абсолютных зол выбирает темней золу.
Лори еще совсем крошка, ее детство счет не ведет,
Она забывает обиды, и не знает, что там грядет?
А тот, кто ей снится ночами ничего от нее не ждет.
Лу гладит Лори по челке и молчит, что он не придет.
Лу встает по утрам, Лори любит подольше спать
Одна привыкла учить, а вторая впотьмах рифмовать,
Что поделаешь, Лу не в новинку от дел уставать,
Ну а Лори умет лишь только всегда отдыхать.
Лори вечная авантюристка, ну а Лу просчитывает ходы,
Обе застыли в крайностях с двух сторон от одной черты.
Лу, наверное, не достает лишь чуть-чуть доброты
Ну а Лори не может смотреть на других с высоты.
Лори совсем не такая, как Лу – но живут в теле одном
Они смотрят на мир иначе, смысл жизни видят в другом,
Они ссоры разводят на месте даже самом пустом,
Но они понимают друг друга, пускай и с трудом.
Она находит монетки и клад, что давно зарыт,
Она безумно боится терять тех, кем дорожит,
И тайна ее глубоко за душевною стенкой лежит.
А тайна то в том, что живет в этом мире Лу,
Она стала старше и совсем не терпит игру,
Когда Лори в слезах и сомненьях сидит на полу
Из двух абсолютных зол выбирает темней золу.
Лори еще совсем крошка, ее детство счет не ведет,
Она забывает обиды, и не знает, что там грядет?
А тот, кто ей снится ночами ничего от нее не ждет.
Лу гладит Лори по челке и молчит, что он не придет.
Лу встает по утрам, Лори любит подольше спать
Одна привыкла учить, а вторая впотьмах рифмовать,
Что поделаешь, Лу не в новинку от дел уставать,
Ну а Лори умет лишь только всегда отдыхать.
Лори вечная авантюристка, ну а Лу просчитывает ходы,
Обе застыли в крайностях с двух сторон от одной черты.
Лу, наверное, не достает лишь чуть-чуть доброты
Ну а Лори не может смотреть на других с высоты.
Лори совсем не такая, как Лу – но живут в теле одном
Они смотрят на мир иначе, смысл жизни видят в другом,
Они ссоры разводят на месте даже самом пустом,
Но они понимают друг друга, пускай и с трудом.
8 сентября 2011
P.S. Посвящается мне
понедельник, 23 января 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Солдаты попадают прямиком в рай,
потому что в аду они уже побывали. (с)
потому что в аду они уже побывали. (с)
«Это было жестокое и страшное время второй мировой войны. Время, когда одни борются за идеи, а другие стараются защитить то немногое, что у них еще есть. Время, когда мужчин убивали из-за веры, женщин из забавы, а детей по привычке. Время растоптанных надежд и крови. Кровь, кровь. Ее было так много, что она не покидала людей даже в их самых безмятежных снах, так много, что ее ненавидели. И в это темное для мира время, развернулось, подобно редкому цветку, одно из самых прекрасных в мире чувств.
Его звали Кай, и тогда ему было 25 пять.
Он был молодым немецким солдатом. Ему была безразлична сама идея фашизма, но он был племянником одного из стоящих у власти, и к тому же солдатом уже около десяти лет. Он привык выполнять приказы вышестоящих.
Дядя Кая очень переживал за отпрыска своей сестры, поэтому Кай ни разу за эту войну не был отправлен в горячую точку. Ему дали одно из самых легких и безопасных заданий – он был надсмотрщиком за пленными.
Сам по себе он не был жесток, не желал никому зла и тем более смерти. Но он относился к людям, безоговорочно доверявшим властям и не способным пойти против своей страны. Он даже помыслить о таком не мог.
В тот год под его надзором были группки английских школьниц. Каждая из привезенных групп не жила дольше месяца. Приказ свыше, и девочек расстреливали на закате, а затем вывозили тела на ближайшее болото.
Это болото прозвали «Die Stelle wo schlafen die Engel ». Что в переводе с немецкого означало «Место, где спят Ангелы».
Ее звали Эва. И ей было всего 17, когда их группу взяли в плен и привезли в этот лагерь.
В отличие от других девочек она владела немецким языком и не боялась немецких солдат. Она, как и другие, знала, что их ждет расстрел, но предпочитала не думать об этом.
Конечно, она не хотела умирать, но наверное она была слишком добросердечная и наивная, раз верила что на все воля Господа и если Он пожелает, то она сможет спастись. Она любила стихи и смешные немецкие песенки, и, когда ей было особенно грустно и страшно, она садилась около маленького зарешеченного окошка и пела их. И тогда становилось легче, страх отступал, и все казалось не таким безоблачным.
Так она и подружилась с Каем. Проходя мимо их камеры, он остановился и поправил одно слово из песенки, которое Эва спела не совсем правильно. Наверное, если бы она была так же напугана происходящим, как большинство девочек, то наверняка прекратила бы петь и спряталась в какой-нибудь темный уголок камеры. Но Эва лишь сделала паузу и переспросила, желая исправить свою ошибку. И, наверное, если бы Кай не был столь добродушен, то просто не обратил бы на нее внимания, но он не только поправил Эву, но еще и пропел то слово, которое у нее не получалось.
Они улыбнулись друг другу, и с этого началась их дружба.
Эва рассказывала ему про Англию, про свой родной город, про своих родителей, которые погибли в кораблекрушении за несколько лет до войны, про свою любимую тетю, которая приютила сироту. Она рассказывала о своих детских увлечениях, о своих планах, которым не суждено было сбыться, но о воплощении которых она мечтала с таким упоением.
Кай слушал ее и удивлялся: ее всегда приподнятому настроению, блеску ее глаз, когда она увлеченно о чем-то рассказывала, и этому мелодичному смеху, который поднимал ему настроение. Он рассказывал ей о Германии, о своем детстве, о любимой матери, умершей от воспаления легких. Он рассказывал ей на ночь немецкие сказки и подпевал ей, когда она пела немецкие песенки.
Они незаметно для себя полюбили друг друга настолько, что уже не представляли жизнь друг без друга. Они каждый день сидели вместе по разные стороны металлической решетки, держась за руки. Когда была не его смена, он все равно проходил мимо ее камеры и, улучив момент, передавал ей какую-нибудь коротенькую записку. Одну из таких записок Эва спрятала в свой медальон, поближе к сердцу. В этой записке было: «Эва, ты не представляешь, но я ужасный человек! Я ужасен, потому что благодарен этой войне. Потому что благодаря ней мы встретились. Я люблю тебя. Кай.»
Так пролетел почти месяц, а они уже так привыкли к этому своему существованию, словно так было всегда. И мира не было, и война длится вечно. Но это была лишь иллюзия. Потому что пришел приказ о расстреле всех старших групп. Очередь ее группы была в конце недели.
Эта новость о том, что через несколько дней рухнет даже их хрупкое счастье, потрясла их обоих.
Эва не показывала свой страх и была весела. Она знала, что, не смотря ни на что, умрет счастливой. И она так хотела, чтобы Кай запомнил ее вот такой: не напуганной, а веселой и радостной.
Каю было тяжелее. Ему предстояло увидеть ее смерть или убить ее самому. И предстояло жить дальше без нее. Он хаотично перебирал варианты ее побега, понимая, что не сможет жить, если не спасет ее. Но он придумал.
Этот план был далек от идеала, каждый пункт в нем был очень рискованным и почти не реальным. Но они должны были попробовать.
В один из дней предстоял расстрел четвертой группы школьниц. Стандартный и привычный ритуал, но именно в этот день была очередь Кая вывозить тела на болото. Это был их единственный шанс сбежать.
Ранним утром, когда сон был самым крепким, Кай осторожно вывел ее из камеры и повел к заднему выходу из барака. Охранник там всегда спал и ничего не слышал. Кай проверял несколько раз. Они осторожно шли по скрипучим доскам, стараясь быть незаметными и никого не разбудить. Но уже около самого выхода Эва наступила на одну из досок, и та пронзительно заскрипела.
- Куда это вы? – сонно протянул еще один надсмотрщик этого барака.
- К доктору, совсем плоха стала… - ровным голосом протянул Кай, буквально физически ощущая, как дрожит Эва.
- Ааа… - надсмотрщик оглядел девушку. – Бледная какая. До вечера не доживет.
Кай пожал плечами и подтолкнул Эву к выходу. Он не переживал, что так получилось. Это все была часть плана. Вчера он отвел одну из своих девочек к доктору, и сегодня ночью она умерла от тифа. Поэтому если этот ариец спросит у доктора, что с девочкой из крупы Кая, врач ответит: «умерла». И они даже не узнают, что говорят о разных англичанках.
Охранник заднего выхода спал и не заметил, как они прошли. Стараясь остаться незамеченными, они шли по заднему двору, всегда находившемуся в густой тени. Когда они подошли к площади, на которой проходили расстрелы, Кай остановился у густого кустарника. Оглянувшись по сторонам Кай раздвинул куст и показал Эве глубокую яму. Девушка кивнула и быстро в нее залезла.
- Тебе придется пробыть тут весь день. На закате тут будут расстреливать девушек. Когда я начну грузить их в телегу, ты незаметно вылезешь и ляжешь на землю. Вот, - Кай протянул ей маленький бутылёк с красной краской. – Выльешь эту краску себе на волосы и лоб. Так тебя примут за расстрелянную. И еще, пока мы не отъедем на значительное расстояние, тебе придется полежать на… мертвых…
Эва вздрогнула, понимая, что ей понадобиться огромная смелость, но кивнула, зная, что выбора у нее все равно нет.
Кай поцеловал ее руку и сдвинул куст. Вокруг никого не было, пока что все шло как по маслу.
Весь день Эва сидела в темной яме, вздрагивая от каждого шороха. Ей было так страшно, что любой порыв ветра, выводившись куст над ямой из равновесия, казался ей злым арийцем, который пришел убить ее. Она не знала, что почти каждую минуту этого дня Кай был рядом с ней. Сегодня была не его смена, и он, прикинувшись усталым, делал вид, что отдыхает в тени кустарника, но на самом деле он просто охранял ту, которую любил.
Когда солнце начало приближаться к горизонту, Кай отправился на площадь. Через несколько минут привели четвертую группу. Там было пятнадцать девочек, а ведь когда их только привезли их было около двадцати. Кай и еще два немца взяли ружья и встали напротив англичанок. Каждый должен был убить пятерых.
Кай встал напротив крайней девушки и посмотрел ей в глаза. Впервые в жизни ему стало жаль, впервые захотелось ослушаться приказа, впервые захотелось вместо школьницы убить товарища. Это было так незнакомо, что у него задрожали руки. А девушка, выглядевшая младше всех, смотрела на него с каким-то испуганным презрением. Она по-детски дула губки и сжимала кулачки.
Раздался призывной крик и два выстрела, Кай стрельнул с опозданием. Девочка упала набок, а по ее светлым волосам текла кровь, придавая им красный оттенок. Ее глаза были открыты и смотрели на Кая с упреком.
Он отвел взгляд и сделал шаг в сторону. Другая девушка с рыжими волосами и веснушчатым лицом стояла напротив. По ее щекам текли слезы, и даже с большого расстояния было видно, как ее трясет. Но на этот раз Кай выстрелил вовремя. Она упала назад, и он не видел ее лица.
Третья была с короткими темными волосами и бледным лицом. Она стояла неподвижно, крепко зажмурившись, и что-то шепча. Наверное, молилась в последний раз. Кай не видел ее глаз, поэтому убить ее было проще. Она упала лицом вперед.
Четвертая была светловолосая и смотрела в землю, судорожно крестясь. Кай подумал, что это самое глупое в такой ситуации, вряд ли на них сейчас упадет небо или разгневанный Бог сделает что-то в этом роде. Кай прицелился, и именно в этот момент англичанка пронзительно закричала, закрывая глаза руками. Она поняла, что никто не спасет ее. Крик оборвался, когда пуля пробила ей голову насквозь.
Убить пятую было сложнее всего. Она не плакала, не кричала, не молила Господа о спасении, она просто стояла и смотрела Каю прямо в душу взглядом полным жалости. И он понимал, что они все действительно выглядят жалко, когда вот так вот убивают беззащитных. Кай прицелился и нажал курок. И именно в этот момент девушка улыбнулась какой-то странной утешающей знакомой улыбкой. Она осела на пол, но даже сейчас, когда жизнь покинула ее тело, на лице остался призрак этой улыбки. Так улыбалась Эва.
Кай почувствовал, как его трясет. Руки дрожали так, что он едва не выронил ружье. И было так страшно, так больно, словно он только что своими руками убил не какую-то незнакомую англичанку, а Эву, его Эву.
А Эва сидела в темной яме и с трудом пыталась взять себя в руки. Каждый выстрел тянущей болью застревал у нее в сердце, каждый выстрел ей хотелось кричать. Но она, зажимала себе уши и беззвучно рыдала, повторяя его имя как волшебную мантру. Помогало.
Она услышала скрип телеги и поняла, что ей пора выбираться. Она осторожно встала и слегка раздвинула куст, чтобы видеть происходящее на площади. Кай и два арийца брали тела и складывали в телегу. Выждав момент, когда двое немцев были спиной к кусту, а Кай стоял неподалеку, Эва одним прыжком выскочила на площадь и упала на землю, закрыв глаза.
Через пару минут знакомые сильные руки подхватили ее и понесли. Эва знала, что это Кай, но все равно боялась даже дышать. Он осторожно положил ее на груду тел, и через минуту телега поехала.
Эва боялась открыть глаза и пошевелиться. Она чувствовала запах крови и земли, а под ее руками были чьи-то липкие от крови волосы. Эва боролась с тошнотой и слезами, понимая, что опасность еще не миновала. А телега мерно покачивалась, словно успокаивая.
Когда телега остановилась около болота, были уже густые сумерки. Кай быстро спрыгнул на землю и снял Эву с телеги. Она была перепачкана кровью и краской и ужасно дрожала. Она сразу же бросилась ему на шею и разревелась, не в состоянии поверить, что им удалось выбраться из лагеря. Он судорожно сжимал ее в объятиях и шептал, что все будет хорошо. Они так боялись поверить, что у них все получилось, что вздрагивали от любого шороха. Но они смогли сбежать, у них получилось.
Они столкнули телегу в болото, а сами поехали на коне по лесам, в надежде добраться до какого-нибудь мирного селения, подальше от боевых действий. Они скитались от деревни к деревне, пока в одном из лесов не наткнулись на воинов красной армии советского союза. Их приютили, а через три месяца закончилась война. Они были самой счастливой парой во всем мире, и больше ничто не могло их разлучить.»
Женщина с почти серебряными волосами закончила рассказ и грустно улыбнулась двум маленьким детям. Они смотрели на нее с горящими счастливыми глазами, действительно радуясь счастливому концу.
- Бабушка, а эти Эва и Кай, - девочка с темными кудрями заглянула в глаза женщины. – Они до сих пор вместе?
Женщина грустно улыбнулась, отводя взгляд. – Кто знает…
Она поднялась и прихрамывая на одну ногу ушла в свою комнату, понимая, что улыбка уже не получается. Слезы уже катились по морщинистым щекам, а рыдание рвалось из сердца. Она подошла к письменному столу и открыла ящик. Внутри лежал старый золотой медальон. Она взяла его и открыла. Там был обрывок старой пожелтевшей бумаги.
«Эва, ты не представляешь, но я ужасный человек! Я ужасен, потому что благодарен этой войне. Потому что благодаря ней мы встретились. Я люблю тебя. Кай.»
Эва провела рукой по щеке, утирая слезы. Она столько раз рассказывала эту счастливую историю, что иногда даже сама была готова в нее поверить. Но каждую ночь реальность накрывала ее волной боли, мешая дышать. И так страшно было понимать, что все совсем не так, как могло бы быть. Не было этих пятидесяти лет безграничного счастья, не было их «навсегда вместе», не было самой счастливой на свете пары, потому что не было Кая. Уже пятьдесят лет как не было.
А все просто и понятно. Они пересекали лес на пути к горной деревне, в которой по слухам не было немцев. Они были уже далеко от того лагеря, далеко от боевых действий. Им казалось, что опасность позади. Они уже ничего не боялись.
Эва помнила, как они шли по тому злосчастному лесу и громко разговаривали на немецком. А потом воздух сотрясли три выстрела. Сначала один – пуля пролетела мимо, так быстро, что они не успели даже ничего понять – а потом сразу же еще два. Эва упала, чувствуя ужасную боль в районе лодыжки, в глазах тогда на мгновение потемнело и голос осип, она не кричала даже, хрипела. Но следующее мгновение врезалось ей в память навсегда, и даже теперь, спустя пятьдесят лет, каждую ночь является ей в кошмарах : Кай, словно подкошенный упал рядом. Его глаза были широко открыты, в них навсегда застыло удивление, а по щеке ото лба катилась струя крови.
О боли в лодыжке Эва тогда забыла. Ее охватило полное оцепенение, все плыло перед глазами, а в ушах звенело от страшного крика. Эва не сразу осознала, что так отчаянно кричит именно она. И вместе с этим осознанием оцепенение спало: из глаз брызнули слезы, и к организму вернулась возможность чувствовать острую боль в кровоточащей ране на ноге. Вот только эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось в ее душе. Она сжалась в маленький комочек где-то в районе разорванного не части сердца, желая исчезнуть вовсе, лишь бы только не чувствовать этой боли. Но она не проходила, потому что рядом лежало тело Кая, в стеклянных глазах которого никогда уже не будет ничего.
А потом все завертелось. Набежали солдаты красной армии и, подхватив ее на носилки, унесли в полевой госпиталь. Перед ней бесконечно долго извинялись за рану в ноге, считая, что это странное разбитое состояние вызвано именно болью от пули. Они ничего не знали, они считали, что спасли англичанку, не говорившую на русском, от немецкого солдата.
Понимать это Эва стала только спустя месяцы. Просто на Кае была одета форма немецкого солдата, и убить его было долгом любого солдата красной армии, потому что убивал он, убивал беззащитных. Какое им было дело до того, что он так безумно любил ее. Они спасали мир. Спасали от тех, кто не умел любить.
20 мая 2010
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Навсегда – это слишком долго. (с)
Он был самым стабильным из всего, что я когда-либо видела. У него не было всплесков эмоций или резких перепадов настроения, он всегда точно знал, чего хотел еще с раннего детства. У него никогда не было юношеских метаний. Про таких говорят, что они крепко стоят на земле.
Я знала его с самого начала своей жизни. Мы играли в одной песочнице, потом пошли в одну школу, в один класс. Мы проучились за одной партой долгих одиннадцать лет. Затем пять коротких лет в одной группе университета. Сколько его помню, он всегда был со мной.
Мы были лучшими друзьями, хотя я знала, что он любил меня еще с того момента, как начал оценивать мир. Знали все, потому что он никогда не скрывал своих чувств, доставляя тем самым мне столько проблем. Я тогда не понимала, что нужно дорожить такими сильными чувствами. Я была глупа, как и все дети. Я всю юность металась от одного увлечения к другому, влюблялась в каждого привлекательного парня и упорно не отвечала взаимностью Ему. Ему, казалось, было все равно. Он любил меня с еще большей упорностью и постоянством. Его чувства не стали слабее ни на секунду. Вообще, насколько я знаю, он пронес через всю жизнь абсолютно все увлечения детства.
В одиннадцатом классе я поняла, что уже давно перестала относиться к нему как к другу. На втором курсе университета мы уже были женаты.
Я была, наверное, самой счастливой на всем свете. Я не ревновала его, доверяла ему во всем. Просто я знала, что он никогда меня не разлюбит. Я верила в наше «навсегда вместе», которое он мне пообещал на выпускном балу.
После университета он получил ту самую специальность, на которую хотел еще в начальной школе. Он так уверенно шел к своей цели, так легко выполнял все свои обещания, что я начала сомневаться в том, что он человек. Он смеялся над моими предположениями.
А потом у нас родилась дочь, которую он так хотел. У нее его глаза. Нет, не цветом, а этой странной целеустремленностью и спокойствием во взгляде. Когда я впервые взяла ее в руки, меня поразило это сходство. Так он смотрел на меня, когда в три года говорил, что мы поженимся.
Он любил ее. Наверное, он был самым идеальным отцом, потому что с его терпением и спокойствием могли сравниться только звезды. Даже небо слишком быстро менялось.
Наверное, счастье могло длиться вечно. Счастливы навсегда, как он говорил.
Но, когда нашей дочери исполнилось семь, он разбился на самолете.
Знаете, все дети, когда смотрят на небо, радуются. А он всегда был спокоен. Небо ему не простило.
За всю свою жизнь он не выполнил только одного своего обещания. Видимо, навсегда – это слишком долго даже для него.
17 июня 2010
воскресенье, 22 января 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Но ее ничего не вернет,
Ну а он никогда не умрет.
(с)О.Н.
Ну а он никогда не умрет.
(с)О.Н.
На этом заброшенном кладбище всегда так тихо и пустынно. Трава пробивается у забытых могил. Она здесь кругом. Только плиты, трава и тишина.
А в мире, за воротами этого кладбища, всегда так шумно. Шум преследует меня, и я чувствую себя спокойно только здесь. Как дома. Наверное, потому, что здесь твой дом.
Ты спишь на этом тихом кладбище уже век. Или два…
Я уже забыл счет этих пустых лет. Я забыл вчера… И забыл слова… Я забываю все, что оставляю позади. Кроме тебя.
Я помню каждую черточку твоего лица, каждый твой жест. Это все что мне осталось от тебя: эта могильная плита и память.
Я стар, как это кладбище, как сама земля, как целый мир. Но жив и никогда не умру. Никогда, никогда…
Если бы ты только знала, как я устал. Устал претворяться непогибшим, ведь я умер вместе с тобой!
Но за моими плечами вековая мудрость и реки боли. А на лице маска еще не жившего юнца.
Я так устал…
Я чувствую себя живым только здесь, с тобой.
Только здесь, у подножия этих могил, я могу дышать.
И мечтать, что однажды умру, и мы будем вместе!
И здесь, среди трав, еще слышны отзвуки моего голоса. Голоса, которым два века назад я пел тебе нежные песни.
Почему наши полуночные свидания всегда проходили здесь?
Не знаю. Не помню…
Знал ли я, что буду приходить сюда в течение двух сотен лет, но уже без тебя?
Наверное, догадывался…
Но именно здесь ты, двести лет назад, вдохнула в меня жизнь.
А потом здесь же забрала ее с собой…
02 декабря 2009
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Ведь так бывает: родишься где-то.
Глядишь, ошибся – не та планета. (с)
Глядишь, ошибся – не та планета. (с)
Мы были счастливы вместе. Более того, мы были самой счастливой парой на всей планете. Во всем этом чертовом мире.
Мы любили друг друга той самой любовью, которую восхваляют в романах на протяжении веков.
Мы жили в своем собственном счастливом мире. В своей утопии. В своем миниатюрном саде иллюзий. Мы жили в месте, которого нет. Мы были счастливы в нем.
Мы были готовы на все друг ради друга в любых, выдуманных нами же ситуациях. Мы сами выдумали свою жизнь и свое счастье.
Но разве это плохо? Кто не хочет быть счастливым? Все хотят.
Но только мы нашли выход.
Мы были безумцами, выдумавшими вопреки всему королевство счастливого абсурда. Мы создатели своей собственной идиллии. Мы отгородились от серой реальности и позволили себе просто быть счастливыми.
Сумасшедшие. Ненормальные. Безумцы. Шизофреники… и счастливые. Это все про нас.
Мы вычеркнули себя из общего мира и стали счастливыми. Наше счастье было вечным. Нескончаемым. Такие как мы не умирают. Потому что мы и так не считаемся живыми. Умрет лишь тело, но нам то что. В нашем мире такие мелочи не важны. Мы останемся здесь навсегда…
Мы так думали. Мы верили в это. Верили до тех пор, пока у нас не отняли веру.
До тех пор, пока какой-то гениальный доктор, с мировым именем по ту сторону нашего сознания, не разбил нашу хрупкую иллюзию счастья. До тех пор, пока нас не выдернули из нашего общего сумасшествия. Нашего Бреда на двоих.
Произошла катастрофа! Наш мир был разрушен. Остались лишь крупицы воспоминаний о былом счастье.
Просто нас вылечили. Нас вновь впихнули в пустую оболочку наших тел и велели жить как все.
У врачей был праздник. Доктору, который нас вылечил, была вручена награда. Потому что наш случай считался неизлечимым. Болезнь на двоих – это впервые. Откуда же им было знать, что мы не желали исцеления.
Мы не хотели возвращаться в этот серый, бесчувственный мир, где люди уже и забыли, что такое чувства.
Они излечили разум и убили души. Они смешали нас с серой массой. Они так горды собой.
А нам противно. Мы никогда не будем им благодарны.
Мы снова стали одними из. Копии. Пустые куклы, выпущенные из одного конвейера.
Мы не могли быть счастливы здесь.
Потому что мы придумали свой мир, свое счастье, свою утопию.
Мы не могли быть вместе.
Потому что мы придумали и свою любовь.
Иллюзия – все, что у нас было. Смерть – все, что нам остается.
Суицид – удел слабых? Возможно.
Только вот мы и не хотели быть сильными. Мы хотели быть счастливыми…
17 апреля 2009
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Капитан просыпался в каюте и хмурился солнцу в лучи,
У него очень много дел и дум, потому он всегда молчит,
Он на закате подходит к чужой каюте, тихо в нее стучит,
Улыбается, когда кто-то за дверью начинает искать ключи.
«Мой маленький Ло» - в тишине говорит Капитан, а потом
Обессилев садится куда-то, со стола берет чай с молоком,
Ло в это время щебечет о чем-то, болтает ногой под столом,
А потом начинает плакать. Капитан понимает, что дело в нем.
Капитан встает, делает шаг и печально глядит Ло в глаза,
Он протягивает руку, мягко гладит его по прямым волосам,
А в голове звучит только: «Ло, ты же знаешь прекрасно сам
Как нуждаюсь в тебе, мой Ло, но я нужен и здесь и там…
Мой маленький Ло, ты же помнишь наш первый поход,
Как мы плыли сквозь волны Китайского моря только вперед
Словно мы так спешили туда, стремясь обогнать восход,
Что уже озарял своим розовым светом весь небосвод…
Мой маленький Ло, а ты помнишь Парижский шарм?
Как улыбчивы люди, как настойчив был тот шарлатан,
Что выпрашивал деньги, а затем обворовывал дам,
А учтивые сыщики-псы петляли меж нас по его следам?
И так много еще не сказал, но небо звезды уже зажгло,
Я, конечно, вернусь завтра вновь, когда будет еще светло,
Я…» но слова застревают в горле как будто себе назло,
И в тиши вырывается лишь: «Я люблю тебя, маленький Ло»
25 сентября 2011
P.S. Посвящается моей маленькой Ло (А. Р.).
[Капитан любит тебя, Ло]
суббота, 14 января 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Самое страшное, что ей так мало лет,
но у нее уже была своя Хиросима… (с)
но у нее уже была своя Хиросима… (с)
«Я так и не смогла забыть то, что случилось тогда.
Я надеялась, что со временем воспоминания помутнеют, но я помню все, словно это было вчера.
Я помню их. Каждую из них. Помню их лица до мельчайших подробностей. Они являются мне во снах.
Но самое главное, что я помню тот день. День, когда наш счастливый мир начал рассыпаться на осколки.
Они погибли. Все. Каждая. Одна за другой.
Только я осталась. Одна. Одна среди всей этой боли. Среди крови и страха.
Мы были заложницами. Пленниками, втянутыми в чужую игру. Мы платили за чьи-то ошибки.
Нас держали там неделю. Всего неделю, но эту неделю я буду помнить всю жизнь.
Они убивали по одной. Медленно и мучительно. На глазах у остальных. Это был день криков и слез. Мы кричали вместе с умирающей, и затыкали уши, потому что крик разрывал барабанные перепонки. А еще были слезы. Жидкая соль, разъедающая раны от наших же ногтей.
А потом был день скорби. После каждой смерти нас на один день оставляли наедине с нашей болью и страхом. И с телом. Я никогда не забуду тот ужас, что испытываешь, глядя на растерзанный труп. Труп с лицом той, кого знала с начала жизни.
А потом приходил черед следующей. И опять боль, крик и слезы. А еще отчаяние. Отчаяние, которое граничило с безумием. И желание, никогда больше не просыпаться.
Нас было пятеро. Пятеро подростков, связанных дружбой… и смертью.
Они все погибли одна за другой. Только меня не успели убить, хотя я мечтала о смерти. Просидев целый день в окружении трупов тех, кого я любила больше жизни, я хотела только одного – умереть!
Но подоспела помощь. Не вовремя и будто бы назло. Помощь пришла тогда, когда я уже не хотела быть спасенной. До сих пор не понимаю, зачем меня спасли. Хуже всего не тем, кто умер. Хуже всего тем, кто остался.»
«И вот теперь, когда прошел уже год, даже теперь я каждую ночь просыпаюсь от своего же собственного крика со слезами на глазах. Они мне снятся. Снятся их трупы. Я боюсь спать, потому что каждую ночь мне сняться события той страшной недели.
Синяки под моими глазами уже стали привычной частью моей внешности. И глаза, которые больше не передают никакие эмоции. Только обреченность.
После их смерти я провела около двух месяцев в психиатрической лечебнице. Проходила курс реабилитации. Помогло. Я перестала трястись от каждого звука и все время закрывать лицо руками. Если присмотреться, то на моем лице остались многочисленные мелкие шрамы от ногтей.
Но потом я вернулась домой. Родители полностью сменили обстановку. Они убрали все фотографии, на которых я была с НИМИ. Все, кроме той, что была вложена очень давно в одну из моих книг. Там были мы. Пятеро счастливых подростков. Я нашла это фото случайно. Помню как дрожали мои руки. Помню капли слез на фотографии. И помню как взяла кухонный нож и перерезала себе вены.
Я так сильно хотела умереть, что изрезала обе руки почти до локтя. Крови было так много, что на фотографии уже нельзя было различить наши лица. Помню как нож выскользнул у меня из пальцев и упал на раскрытую книгу. Там теперь заляпанные кровью страницы. Наверное. На самом деле я не знаю, что случилось с этой книгой.
Я тогда потеряла так много крови, что потеряла сознание. А очнулась в той же лечебнице. Меня второй раз в жизни спасли от смерти, которую я желала всей душой.
А потом и третий раз, когда я в той же лечебнице утащила из кабинета главного врача несколько баночек со снотворным. Я выпила все таблетки. Я надеялась, что за ночь никто ничего не заподозрит. А утром было бы уже поздно. Ошиблась.
Медсестра забеспокоилась, что я впервые не кричала во сне. В тот момент мой пульс уже начал падать. Но меня откачали. Как я ненавидела этот мир. Как я ненавидела свою жизнь, потому что не могла ни жить, ни умереть.
Я после этого спросила врача:
- Зачем вы спасли меня?
- Это наша работа.
- Я думала, что врачи должны помогать своим пациентам..
- Ну да. Помогать вылечиться.
- Тогда вы никогда не сможете мне помочь.
- Почему ты так считаешь?
- Потому что я не больна. Я просто не хочу жить!
- Но это не нормально. А значит, ты больна.
- Знаете, после того, что я пережила, ненормально было бы хотеть жить…
После этого мне вкололи успокоительное. Наверное, доктор понимал, что я права. Но он врач. Он не мог разрешить мне умереть. Но толку то…
Позже я узнала, что моя последняя попытка самоубийства оказалась последней каплей. Я нанесла непоправимый вред своему сердцу. Какая-то болезнь, я не помню ее название. Да это и не важно. Важно то, что жить мне осталось всего ничего. Я была так рада это услышать, что не сдержала улыбку. Я помню, как передернуло доктора в тот момент.
Простите меня, доктор. Я нанесла вред вашей репутации. Но если вы читаете это, то я уже мертва. Значит, мое желание исполнилось и я теперь там. С ними…»
Главный врач психиатрической лечебницы тяжело откинулся на спинку стула. Ему было искренне жаль эту девочку. Но в какой-то степени он был рад за нее, потому что вылечить это было невозможно. Она не была больна. Просто жить с этой болью смертельно…
15 июля 2009
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Алекс и Сэм были с детства всегда дружны,
Просыпались в соседних домах по одной зоре,
И спешили на свет в ожиданье своей весны,
Пропадая до первых звезд на родном дворе.
Алекс и Сэм были братьями не по родству,
У них были разные матери, сёстры, дяди, отцы,
Но каждое лето их ноги топтали одну траву,
И на их ботинках блестели капли одной росы.
Алекс и Сэм понимали друг друга во всем,
Любимые песни, занятия, книги - одни на двоих,
Они были вместе всегда и не знали, а что еще
Нужно в этой жизни, что создана лишь для них.
Алекс и Сэм ненавидели делать все врозь,
Даже влюблялись вместе в одних и тех же девиц,
Но дружбу храня, смотрели не на, а сквозь,
Стараясь не знать и не помнить их ждущих лиц.
Алекс и Сэм почти не имели раздельных тайн,
Они ссорились очень редко, иногда на день или два,
Но всегда возвращались в свой сочиненный рай,
Где надежды имели цвет, мечты запах, и вкус слова.
Алекс и Сэм обещали быть вместе всю жизнь,
Они строили планы о том, что их ждет там впереди
Хотели детей друг друга почти как своих любить,
Даже вместе попали в аварию. Выжил только один.
Просыпались в соседних домах по одной зоре,
И спешили на свет в ожиданье своей весны,
Пропадая до первых звезд на родном дворе.
Алекс и Сэм были братьями не по родству,
У них были разные матери, сёстры, дяди, отцы,
Но каждое лето их ноги топтали одну траву,
И на их ботинках блестели капли одной росы.
Алекс и Сэм понимали друг друга во всем,
Любимые песни, занятия, книги - одни на двоих,
Они были вместе всегда и не знали, а что еще
Нужно в этой жизни, что создана лишь для них.
Алекс и Сэм ненавидели делать все врозь,
Даже влюблялись вместе в одних и тех же девиц,
Но дружбу храня, смотрели не на, а сквозь,
Стараясь не знать и не помнить их ждущих лиц.
Алекс и Сэм почти не имели раздельных тайн,
Они ссорились очень редко, иногда на день или два,
Но всегда возвращались в свой сочиненный рай,
Где надежды имели цвет, мечты запах, и вкус слова.
Алекс и Сэм обещали быть вместе всю жизнь,
Они строили планы о том, что их ждет там впереди
Хотели детей друг друга почти как своих любить,
Даже вместе попали в аварию. Выжил только один.
18 сентября 2011
P.S. Посвящается И.Н. и его другу
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
Мама, скажи, что ей делать?
Она любит того, кто уже никогда не вернется,
У него теперь небо и личный светильник – солнце,
Он же есть где-то там, но сердце его не бьется.
Мама, подскажи ей, как жить?
Ей всего двадцать лет, ее тело здоровьем пышет.
Она молит Небо, Господа: тех, кто ее не слышит,
И все просит их, но Он все равно не дышит.
Мама, как ей помочь?
Она каждую ночь не спит и все просит у звезд совет,
Но они молчат, а в ее гараже разбитый его мопед,
Он спешил ей вопрос задать, хоть и знал на него ответ.
Мама, скажи ей, как?
Она совсем за собой не следит и недавно простыла.
Все смотрит на его фото, как будто лицо забыла,
Она все смеется, плачет и шепчет: «Вот чем заслужила?»
Мама, ну не молчи.
Она грустная, тихая, молчаливая. Неживая в сумме.
Она потерялась в себе и своем задушевном шуме.
Она так любила мужчину, который недавно умер.
Она любит того, кто уже никогда не вернется,
У него теперь небо и личный светильник – солнце,
Он же есть где-то там, но сердце его не бьется.
Мама, подскажи ей, как жить?
Ей всего двадцать лет, ее тело здоровьем пышет.
Она молит Небо, Господа: тех, кто ее не слышит,
И все просит их, но Он все равно не дышит.
Мама, как ей помочь?
Она каждую ночь не спит и все просит у звезд совет,
Но они молчат, а в ее гараже разбитый его мопед,
Он спешил ей вопрос задать, хоть и знал на него ответ.
Мама, скажи ей, как?
Она совсем за собой не следит и недавно простыла.
Все смотрит на его фото, как будто лицо забыла,
Она все смеется, плачет и шепчет: «Вот чем заслужила?»
Мама, ну не молчи.
Она грустная, тихая, молчаливая. Неживая в сумме.
Она потерялась в себе и своем задушевном шуме.
Она так любила мужчину, который недавно умер.
3 сентября 2011
воскресенье, 08 января 2012
Ты добрая, это хорошо, это по жизни пригодится. Другим.©
… И с этим придется жить,
у каждого свой маленький ад… (с)
у каждого свой маленький ад… (с)
Я хорошо помню тот день, когда впервые увидела их, так хорошо, словно это случилось вчера. Мы тогда были еще детьми… Я за то время уже успела сменить множество школ и друзей, я даже научилась видеть родные души, видела какие люди дружат, а какие совершенно не подходят друг другу. Так я быстро находила себе друзей. Уже тогда я разбиралась в людях, как мне казалось, лучше всех сверстников. Но думая так, я сильно ошибалась… Таких как они, я никогда не встречала. Ни до, ни после.
Когда я перевелась в ту школу, мне было 15. Я хорошо помню, как стояла у доски и интуитивно отмечала дружеские связи, это сразу заметно по внешности, по характерам, по разговорам.
Нескольких девочек я сразу приметила, поняла, что с ними я и буду, скорее всего, общаться. Но вот одна девочка заинтересовала меня по другому поводу. Она единственная, если не считать одного мальчика, сидела одна. Она была красива какой-то холодной красотой. Темные прямые волосы до талии и темно-синие глаза – то, что я выделила, взглянув на нее впервые. Впрочем, у нее было много и других достоинств, она была очень красива во всем, но волосы и глаза, пожалуй, самое красивое во всей ее внешности.
Она все время смотрела в окно, и лишь однажды посмотрела на меня. Это был безразличный взгляд, и, судя по всему, очень привычный для нее. Что она собой представляет не сложно догадаться. Такие есть везде. Одиночки, живущие, словно в другой вселенной. Как правило, они очень умные, но совершенно не сходятся с людьми. У них нет друзей и им это не нужно. Белые вороны, о которых знают все, но вспоминают немногие. Мне всегда было жаль таких, в какой-то степени.
Ее звали Тори. Тори Беннет.
Меня посадили с ней, но даже после этого, даже когда я села за парту, она не отвела взгляда от окна. Я запомнила этот странный взгляд, словно она не видит то, что происходит за окном, а видит что-то свое. Девушка из другого мира…
И в тот день мое внимание привлекла еще одна девочка. Она опоздала на урок, а учитель лишь устало махнул рукой. Наверное, такое случалось не впервые.
У нее были вьющиеся светло-русые волосы до плеч, заплетенные в две растрепанные косички, и большие глаза цвета свежей листвы. Добрый и немного наивный взгляд. А еще она была маленького роста, ниже других девочек в классе. Она казалась такой легкой и воздушной, словно вот-вот готова была взлететь.
Она тогда села за парту, где сидел один мальчик, и тут же завязала с ним разговор. Я даже через весь класс услышала ее заливистый смех, который она всеми силами хотела заглушить. Учитель тогда очень часто делал ей замечания. Сразу видно – общительная особа. У таких обычно много друзей и они очень часто окружены стайкой восторженных девочек. Такие мне всегда нравились.
Ее имя было Вики. Вики Кайрес.
Вам и не представить, каково было мое удивление, когда оказалось, что этот класс не подходит под определения среднестатистического. Я ошиблась в характеристике учеников. Такое со мной случилось впервые. А все дело было в них. В Вики и Тори.
Да, Вики была веселой, разговорчивой, наивной и легкомысленной девочкой. Но, с девочками она не сходилась слишком близко, только с мальчиками. И лучшая подруга у нее была всего одна, зато настоящая.
А Тори действительно оказалась самой умной девочкой в школе. Рассудительная и одинокая, живущая в другом мире, ее сложно понять обычным людям. Но у нее была подруга. И это очень странно.
Вики и Тори. Подруги не разлей вода. Полные противоположности друг другу. Необъяснимый союз.
Они были не такие, как все. Меня тянуло к ним. Я наблюдала за ними…
На уроках Тори ничего не делала и, кажется, даже не слушала учителя. Но если ей задавали вопросы – отвечала на них коротко и четко. В остальное же время она просто смотрела куда-то внутрь себя. Вики же болтала с соседом и изредка пыталась записывать конспект. На вопросы не отвечала, даже если учитель спрашивал, а лишь виновато вздыхала.
На переменах Вики, словно бабочка, перелетала на подоконник рядом с Тори и начинала щебетать, забавно жестикулируя. А Тори словно оживала: на ее губах начинала играть легкая улыбка, а сама она смотрела на свою подругу, изредка что-то спрашивая у нее или вставляя свое мнение.
Они вместе ходили домой и вместе приходили утром. Вместе проводили выходные и каникулы. Они были как две сестры. Такие разные, но как одно целое.
Вечно задумчивая Тори и всегда улыбающаяся Вики.
Тори переставала быть задумчивой, только когда рядом была Вики. А Вики переставала улыбаться только тогда, когда у Тори случались редкие приступы. У нее были проблемы с сердцем…
Через два месяца Тори умерла. Обострение болезни. Сердце не выдержало.
Весь класс был на похоронах. И Вики была. Она стеклянными глазами смотрела на бледное лицо своей единственной подруги, почти сестры.
Многие девочки плакали. Но они скорее плакали о себе. Точно не о Тори.
А Вики не плакала. По ее лицу не скатилось ни одной слезинки, но опухшие глаза говорили о том, что последние дни она только и делала, что плакала.
В школу она больше не вернулась. Учитель сказал, что ее семья переехала. Куда никто не знал…
Через месяц моего отца снова перевели в другой город.
Перед отъездом я навестила могилу Тори. На плите было вырезано «Нет мира без тебя…». Это мне напомнило о Вики. Она пропала безвозвратно.
Мы переехали в далекий городок. Там была не большая школа. Новая школа. Новые лица. Я снова, как и в тысячу раз до этого, стояла около доски и изучала класс. Обычные дети. Как и везде. Но одну из них я знала.
В самом конце класса, одна, сидела маленькая девушка с пустым взглядом зеленых, когда-то наивных, глаз. Ее светло-русые, слегка отросшие, волосы беспорядочно лежали на плечах. Красивая девочка с осунувшимся лицом и поникшими плечами. Вики Кайрес.
Она не разговаривала и больше никогда не улыбалась. Она вообще не выражала никаких эмоций. Она словно и сама умерла в тот день, когда была похоронена Тори Беннет.
Когда она меня увидела, ее глаза на миг загорелись как раньше. Но только на миг. Мы словно не учились раньше в одной школе, в одном классе. Она не хотела видеть ничего, кроме своего горя. Она намерено бежала от всего, что напоминало ей о Тори, закрываясь в себе. Мне было жаль ее всей душой.
А потом я снова поменяла школу. Вики я больше не видела. Но в моей памяти навсегда остались те Вики и Тори, что были раньше. Живые и счастливые.
25 августа 2009
